Хранит дома все, что осталось от сбитого им аса люфтваффе полковника фон Берга
Летом 42?го на Калининском фронте, в 3?й Воздушной армии был создан летный штрафполк. Командовать им вызвался Иван Федоров. «Мне вручили огромные полномочия и новый пистолет. Сказали, пригодится. За любое неповиновение – расстреливать подчиненных на месте».
– Стреляли?
– В кого – в боевых товарищей? Я ни одного взыскания никому за всю войну не вынес. Единственный, наверное, был такой на войне командир.
– Даже не ругали?
– Это было. Но я заранее предупреждал подчиненного: держись, сейчас материться буду. Потом благодарили меня за такие взыскания.
– Как относились к вам – любили?
– Ну не знаю, любили они меня или не очень. Два раза бросали в воздухе – это любовь?
– Если только до гроба. Расскажите, как дело было.
– Первый же бой. Мне сообщили: в воздухе до 70 истребителей и бомбардировщиков противника. Разогнать, разметать, уничтожить! Это нам, штрафникам, приказ.
– Сколько вас?
– Тогда я смог поднять 18 самолетов. Летим. На подходе к противнику оборачиваюсь, а за мной никого. Бросили. Смылись. Нету!
– Как смылись, куда?
– Домой. Знали, что из такого боя живыми не выйти. Струсили, короче.
– Что же вы?
– Что я? Направил свой самолет в немецкую кучу. Пока там что?то сообразили, шесть бомбардировщиков превратились в факелы. Последний я сбил тараном – выпустил шасси и ударил колесами.
– Сколько раз побеждали тараном?
– Шесть. Излюбленный еще с испанской войны мой прием. Сам все придумал: колесами самолета надо ударить противника по хвосту. С таким повреждением тот не жилец.
– А вы?
– Как повезет. Но мне все время везло: дважды спасался на парашюте, а четыре раза посадил самолет на землю и после тарана. Риск, конечно, большой. Но разве Нестеров – он же первым провел в воздухе таран – думал о том, что с ним будет после? Летчики и не должны в такой момент думать о каких?то последствиях. Придет время – на кладбище этим займемся.
– Что значило для штрафников ваше наглядное мастерство и реальное мужество?
– Мне и вправду нужно было показать этим… – ну тогда я их здорово материл про себя – какой у них командир. Вот и лез напролом, думал: если ребята меня не поймут, так лучше смерть.
– Поняли?
– Больше всего их тогда потрясло, что я вышел из этого боя без единой царапины! Смотрели на меня, будто я с того света вернулся. Ждали, что я скажу. А я молчал. Через 41 минуту снова тревога – второй вылет. Опять все взлетели со мной и… снова бросили. Пришлось одному вступать в бой, но тут меня ранило в нос и ногу. Кровища хлещет, с трудом самолет посадил. Второй раз со мной случилось такое, в Испании так же досталось, по носу. У доктора спрашиваю, вы не знаете, в чем тут причина. Знаю, говорит: не туда свой нос суешь, куда следует. Посмеялись. Нос быстро зажил, а вот нога… Там до сих пор осколок торчит, тогда в горячке удалять не стали. Рану доктор почистил, йодом залил. С тех пор всю жизнь прихрамываю, правда, летать это мне никогда не мешало.
– Командир ранен – герой, подчиненные целы, но трусы. Кто виноват?
– Я, конечно. Но тут же все в психике дело – кто кого! Выхожу из санчасти, летчики толпятся, спорят о чем?то. Меня увидели, глаза долу, но я ничего не сказал, усмехнулся только. Не расстреливать же их всех, в самом деле.
– За что в штрафники попадают такие «орлы»?
– Истории самые разные. Допустим, трое летчиков бросили повара в котел с водой, пытались сварить. За то, что не умел, по их мнению, нормально готовить.
– Получился бульон?
– Ну если ко мне попали… С кем?то девушка отказалась танцевать, так ее наказали, отправив в «полет» с балкона… Почти у каждого на счету нечто такое. Но в штрафники попадали не только хулиганы. Классный летчик Решетов, например, расстрелял своего ведомого. Тот трижды бросал его в бою, и Решетов не стал дожидаться четвертого раза, прямо в воздухе устроил самосуд. Так ведь за дело!
– Почему же сам бросил вас?
– Не помню, был он среди тех, кто бросал меня… Но я слова никому не сказал. Они ждали, что я начну возмущаться, а может быть, и стрелять – дудки! Пошел спать, измотался в тот день до предела. А на следующее утро получили новое задание.
– Да вы же ранены: куда вам?то было лететь?
– Все равно летал! За всю войну ни одного дня не жил в госпитале. Даже если ранен, нельзя расслабляться. Тут мне, конечно, Громов помог: дал на усиление штрафного полка лучших истребителей армии: Онуфриенко, Зайцева, Боровых, Баранова, Чреватенко. У меня сразу поднялось настроение. Все потом получили Героев, а некоторые и дважды.
– Им не обидно было попасть в штрафники?
– Но я же не мог один драться! А выполнять задания надо. Я им все объяснил, меня поняли. Стали воевать. Постепенно, глядя на нас, и другие втянулись. Для чего нужны штрафники? Чтобы делать самую опасную на войне работу. Вот и нам Громов поставил задачу: разделаться с немецкими асами, которые называли себя «группой дневных полетов», а мы их – картежниками.
– Что?то такое я видел в кино… У них самолеты еще были размалеваны карточными мастями.
– Брехня все. Никакими картами немцы свои самолеты не пачкали.
– За что же немецких асов прозвали картежниками?
– Так это я их назвал, и прозвище прилепилось. Когда мы фашистов сбивали, если машина не взрывалась и не сгорала, то в кабине подбитого находили, как правило, одну или несколько игральных колод. Немцы после полетов расслаблялись.
– А вы рисовали на фюзеляже звездочки?
– Так мы отмечали свои победы. Немцы на киле ставили черточки. Встречаешься в небе и сразу понимаешь, с кем дело имеешь.
– Случалось так, что от этих полосок рябило в глазах?
– Самым результативным пилотом Второй мировой считается летчик германских ВВС Эрих Хартман. Очень жалею, что мы с ним так и не встретились в небе. Историки утверждают, что у этого, безусловно, талантливого пилота и снайпера за душой 352 воздушные победы.
– Сколько?!
– Вот столько! Хотя мне в это тоже не верится. Ну 150 – это я еще понимаю, а то и 120 – возможно. Больше – нет!
– По себе судите?
– Хартману было едва за 20, когда он начал воевать с нами в 1942?м. Не очень успешно, кстати, и начинал… Но дело не в этом – у нас были разные системы учета побед. Немец вернулся из боя и говорит, к примеру: сбил два самолета. Ему верят. У нас же пилоту на слово не верили. Каждая победа должна была подтверждаться с земли. Пехотинцами, местными жителями, кем?то еще. Господом Богом, наверное… Если нет ни пехотинцев, ни жителей, ни Бога – незачет.
– Даже если вы сражаетесь за линией фронта?
– Так мы чаще всего там и сражались! Партизаны увидели бой, повезло. А нет – и суда нет. Оккупированная территория, кому какое дело до наших побед. Помню, мой хороший товарищ Миша Якушин сбил трехмоторный самолет прямо на линии фронта, на глазах тысячи своих – все равно не засчитали.
– Почему?
– Потому что очень многим нашим военным голову полностью заменяла фуражка. Вот беда так беда – хуже фашизма.
– Чем были опасны картежники?
– Тем, что умели хорошо воевать. Как только наши летчики появлялись на каком?то участке фронта и начинали успешно бить немцев, сразу же эта группа тут как тут. Пилоты опытные, хладнокровные. Перебьют наших лучших пилотов и дальше банкуют. Я получил приказ расколошматить картежников так, чтобы духу в небе от них не осталось!
– Страшная задача!
– Для кого? В небе я ничего не боялся. За два месяца с той группой – она состояла из 28 пилотов – мы разделались полностью. Вместе с моим ведомым Андреем Боровых мы завалили и командира группы, полковника фон Берга. Бой как бой, ничего особенно. Для того и дрались, чтобы всех уничтожить. На моем боевом счету это был второй «фон», первого в Испании победил. Правда, барон оказался любимчиком фюрера. Гитлер пообещал тому, кто хоть что?то найдет от Берга – хотя бы платок носовой – подарить двухэтажную виллу с коровой и 20 тысяч рейхсмарок…
– Нашли?
– Что?
– Платок?
– Кое-что получше. После боя мне принесли шпагу, белый маузер и курительную трубку в виде головы Мефистофеля. Глаза и зубы этого черта были покрыты фосфором и светились в темноте. Это были личные вещи фон Берга, он держал их в своем самолете.
– Отправили их Гитлеру?
– Вот еще!.. Себе оставил. До сих пор дома что?то валяется.
– Гитлер так и не узнал, чья это работа?
– Сразу узнал.
– Наверное, вдвойне расстроился – ведь вашими полетами он тоже когда?то был восхищен.
– Тут врать не буду – не знаю.
– Так сколько времени потребовалось штрафникам, чтобы искупить свою вину?
– Два месяца с небольшим. Август и сентябрь 1942 года. Дел наворочали…
– Начальство осталось довольным?
– В целом – да. Хотя были и неприятные частности. Например, командующий армии Конев хотел нас расстрелять.
– За что?
– Да пехота ему доложила, что во время Ржевско-Сычевской наступательной операции девять истребителей штрафников кого?то там якобы оставили без прикрытия. Но у ребят элементарно «горючка» заканчивалась, не падать же им прямо на передовой. Командующий фронтом решил всех девятерых летчиков и меня как их командира расстрелять без суда и следствия (смеется). Ну думаю, все – долетался. Но с расстрелом пришлось повременить. Работы в небе хватало, а с работниками не густо… А потом уже, когда мы картежникам задницу надрали, Конев вызвал меня и говорит: окончен бал, гасите свечи – нет больше вашего штрафполка, и не было никогда!.. Все понял? Пока я глазами хлопал, он приказывает: пиши характеристики на своих героев, самые лучшие, да не стесняйся, подпишу не глядя. Всем вернуть звания, ордена. На Военном совете Конев сказал: «Штрафники оправдали себя, сбили 519 самолетов за два месяца и потеряли только четверых».
– Как в таких случаях говорят: на свободу – с чистой совестью. Ура?
– Ну конечно. Штрафполк был преобразован в полк асов, вошел в состав 269?й авиадивизии. Летчиков реабилитировали, представили к орденам и медалям, четверых – к званию Героя. Меня, кстати, тоже. Однако вскоре сменился командир, новый нашел массу недостатков, в общем, Героя опять замяли. Я не роптал. Не хотите давать, не надо. Собрал «девятку» из лучших летчиков, и мы, по примеру немцев, стали заниматься «свободной охотой» за линией фронта. Тогда мода на дуэли пошла.
– Перчатку бросали?
– Консервную банку американскую, подарок второго фронта. Тушенка – сущая отрава, но банки красивые. Нужно было показать немцам, что и мы знаем толк в культуре. Писали записку, мол, нас – девять летчиков-истребителей, вызываем на поединок вашу лучшую «девятку». Будем прилетать каждый день в девять утра. Только драться просим по?честному – остальным во время боя не беспокоиться. Как правило, я сам летел к немцам и сбрасывал им послание прямо на ВПП (взлетно-посадочная полоса. – М. С.). Немцы отнеслись с пониманием и честно выполняли наше условие.
– Вы что, каждый день на дуэли летали?
– К сожалению, только 16 раз получилось. Потом дуэли были запрещены.
– Эдиктами Гитлера, Сталина?
– Нашими политработниками.
– Наверное, из?за потерь?
– Да ни одного я в тех дуэлях-боях не потерял! Наша «девятка» все немецкие группы громила. Мы действовали молниеносно, не давали фашистам мучиться. В бою для меня, например, самое большое – 4–6 секунд, и я уже кого?то сбивал. И ребята так же.
– Фантастика!
– Быль! Я же хитрый – знал, кого брать с собой на такие дела. Все ребята из моей «девятки» получили потом Героев, а Боровых и Зайцев – дважды. Сам я в этих дуэлях сбил 21 самолет!
