ИСТРЕБИТЕЛЬ НЕМЕЦКИХ САМОЛЕТОВ ИВАН ФЕДОРОВ ВОЕВАЛ ВМЕСТЕ С ЖЕНОЙ
– Вы не ходили – летали…
– Да, в небе достать меня было сложно. Когда началась Великая Отечественная, я работал в Горьком, был испытателем на авиационном заводе №?21 в КБ Лавочкина. Конечно, сразу же написал кучу рапортов: кто, если не я, должен был сражаться с фашистами? Я же их знал как облупленных! Но тут началось: нужен в тылу, нельзя рисковать, опытные образцы испытывать некому. Не хотели меня отпускать на войну, пришлось самовольничать. Но я больше не мог оставаться в тылу. Война уже шла целый год, а немец все пер, как заведенный. Мои друзья сражались, гибли.
– Погибнуть хотели?
– А если б и так – все лучше, чем в тылу торчать. Позориться.
– Так вы убежали на фронт?
– Улетел. У меня был готовый к выпуску самолет ЛаГГ-3 с новым вооружением – 20?миллиметровыми синхронизированными пушками. Получил задание отстреляться на полигоне. Очередь дал по щиту – бурун поднялся аж с дом двухэтажный. Такого мощного огня на наших истребителях еще не было. Ну, думаю, чем щиты изводить, лучше на немцах провести дальнейшие эксперименты. Хватит писать рапорты, пора когда?то и действовать!.. Лечу над Окой, и вот такая мысль завелась в голове. Да так обжигает, что сил не стало дальше терпеть. Вижу, мост через Оку. Ага, думаю, самое время попрощаться красиво. Сделал подряд три «мертвых петли» с пролетом под мостом. По радио передал: ждите, если уцелею, вернусь после войны. Зенитчики всполошились, открыли огонь. Откуда им знать, что у меня на уме, вдруг «объект» уничтожу? А во мне все пылает, кураж сумасшедший, и одна мысль: на фронт! Опустился как можно ближе к воде, да и почесал вдоль берегов. Никто в меня не попал.
– Вас не могли расстрелять за такие фокусы?
– Запросто. Но сначала меня нужно было поймать. Лечу: карты нет, горючего впритык. Добрался до Монина, сел. Подруливаю к бензозаправщику, выскакиваю: заправь?ка, служивый. Солдат смотрит на меня испуганными глазами. У меня же на голове испанский берет, куртка кожаная без знаков различия… Не могу, говорит, без приказа никого заправлять, а вдруг ты… шпион! Я приговора не стал дожидаться, достал пистолет. Он хоть и ржавый, без патронов, но вид у меня убедительнее стал. Свою чушку я, как правило, для устрашения применял, в основном в ресторанах… Стали заправляться. Вдруг вижу: в нашу сторону «фордик» пылит. Ясно, что по мою душу. Все, кричу, хватит, спасибо. Расписался в получении горючего, и по газам. Взлетел. А дальше?то куда? Решил воспользоваться «компасом Кагановича» – двинул вдоль железной дороги. Гляжу по сторонам, высматриваю аэродромы. Наконец попался большой аэродром на берегу Камы. Людей много и церковь живописная. Лучшего места для демонстрации фигур высшего пилотажа трудно сыскать. Тряхнул стариной – надо же было предъявить людям «визитную карточку». На последних каплях горючего сел. Смотрю, «Кадиллак» едет. Машина редкая, такими американский президент Рузвельт наградил наших летчиков после знаменитого перелета Москва – Северный полюс – Сан-Джасинто. Значит, соображаю, угодил я прямехонько в 3?ю воздушную армию. Я знал, что ею командует «летчик №?1» страны – Громов Михал Михалыч. Он меня хорошо знал. Увидел, заулыбался. Поближе подошел и кулаком по солнечному сплетению бац – такая у него привычка была друзей приветствовать. «Не ожидал, – говорит, – что пожалуешь. Надолго?» Я сказал, что хочу бить врага – до Победы! Громов одобрил мой настрой. Назначил старшим инспектором по технике пилотирования.
– Конструктора Лавочкина, видимо, это не очень обрадовало. Он не потребовал вашего возвращения и наказания за хулиганство и самовольство?
– Руководство завода объявило меня дезертиром. Дело могло принять серьезный оборот, но Громов все уладил. А мне сказал: «Если бы ты с фронта удрал, тогда судили бы, а ты же на фронт…» Действительно, дело закрыли, но жену мою Анну Артемовну, которая оставалась в Горьком, лишили довольствия. Пришлось снова обращаться к Громову. Он дал мне двухместный истребитель, я слетал за женой и забрал ее к себе. На фронт.
– Устав Красной армии позволял воевать вместе с женами?
– То устав, а то жизнь. Когда мы познакомились, Анечка работала поварихой. Когда поженились – научил ее летать на По-2. Предложил Громову: пусть Аня со мной воюет, Родине только на пользу. Он согласился, но просил никому не говорить, что мы законные муж и жена.
– Разве шило в мешке утаишь?
– Не принято было вместе с женами воевать. Если ППЖ (походно-полевая жена) – другое дело, это еще допускалось. А с законной женой, как говорится, в бордель не ходят.
– На фронте всем тяжело, а женщине, наверное, особенно?
– Но мы были счастливы. Аня тоже немцев гробила, будь здоров! На своем По-2 трех «мессеров» довела до фактического самоубийства. Первый наивный «мессер» погнался за ней под Сталинградом. Стала крутиться между вышками на низкой высоте, тот и попался. В одну из башен трахнулся. Другие случаи схожие – всех на хитрость брала. Использовала преимущества «небесного тихохода». Однажды в сильной дымке Аня снизилась почти до земли, когда за ней шел двухмоторный «мессершмидт», а там лес начинался. Она проскочила – на По-2 такие фортели возможны, Чкалов вообще между берез летал. Но ведь правильно говорят: что русскому хорошо, то немцу – смерть! На По-2 маленький вираж, а у истребителя скорость большая и разнос огромный. Словом, действовала как приманка. Немцы завидят, бросаются, как мотыльки на свет. А это для них смертельная гонка.
– Значит, завлекала и убивала?
– Вроде того. Аня у меня красавицей была. Как?то везла генерал-полковника Корнева. Мужик видный, до женщин большой охотник. Всю дорогу мешал пилотировать – заигрывал все. Она же не может осадить генерала, тот и пользовался моментом. Пока трепались, «мессер» подлетел и очередь дал. Разрывная пуля прошила нос генерала и через шею вышла. Мою жену тяжело ранило в живот и ногу. Самолет потерял управление, но Аня сумела его посадить. Произошло это уже в Германии, но их быстро подобрали и доставили к врачам. Жена моя потом 33 с половиной года маялась по разным госпиталям и больницам, пока не умерла. Похоронили ее на Алабинском кладбище. Я памятник заказал огромный, там мы вместе изображены, в полный рост. Некоторые летчики, когда увидели, подумали, что это и я заодно с ней сыграл в ящик. Приехали на трех «Волгах» помянуть – 13 друзей во главе с замом командующего ВВС. А тут как раз и я подъезжаю. Смотрю – елки зеленые! – столько людей на могиле жены выпивают! Один три бутылки водки ставит у памятника и говорит: «Покойничек уважал это дело». Ну, я выхожу из тенечка: привет, друзья! Все попадали.
– Так вы пили, однако?
– Да нет, просто водка для летчика – лучший подарок. Даже если он умер. Но я и во время войны не пил. Зная мою «слабость», некоторые любители старались за столом оказаться ко мне поближе. Свою порцию я всегда друзьям отдавал, они пили за мое здоровье. Может, поэтому и дожил почти до ста лет.
– Много пили… друзья?
– Помню, в 38?м хорошо посидели в «Национале», в «папанинском» кабинете. Счет потом принесли на 85 тысяч рублей. Чкалов, Супрун, Фокин и я решили отдохнуть. Но это не значит, что все деньги пошли на спиртное. 11 люстр разбили, столы, посуду, еще какую?то мелочь. Драться уж больно любили. И не только в небе (смеется).
– Громов любил хулиганов?
– Подозреваю, что сам таким был – по молодости. Летчику трудно без куража. Хорошему, разумеется. Чкалов, мой друг, тоже был хулиганом. А он между прочим считался учеником Михал Михалыча.
– Поэтому в августе 1942?го в 3?ю Воздушную армию Громова и стали прибывать летчики, в предписаниях которых значилось: «Направляется в группу истребителей-штрафников»?
– Да иначе и быть не могло. Только Громов мог взять на себя такое: не гробить же летчиков в обычных штрафбатах. От нас одна польза может быть – в воздухе.
– Но в официальной истории ВОВ о воздушном штрафбате ни слова.
– На войне происходило много такого, о чем после старались не вспоминать. Вот и про наш штрафбат военные историки помалкивают.
– Теперь?то чего бояться?
– Не знаю, они всегда чего?то… Но штрафбат летчиков, а вернее, штрафполк – был создан на Калининском фронте, которым командовал Конев. В 3?й воздушной армии. По приказу Сталина – как же иначе. Ясно, что это был секретный приказ. Но он был – по?другому, просто бы головы полетели. Сталин хорошо относился к летчикам. Однако понимал, что мы – не пай-мальчики, с дисциплиной особо не дружим. Своевольство в порядке вещей, а еще пьянки, драки. Даже дуэли по молодости… В воздухе само собой, но ведь и на земле, случалось, из?за девчонок стрелялись. Многие были при этом асами и никого не боялись – такие люди в любой армии на особом счету.
– Так вы угодили в штрафполк?
– Получается… Когда Громов собрал лучших пилотов и предложил каждому по очереди должность командира группы летчиков-штрафников, все, как один, стали отказываться. Прикажите, говорили, хоть сейчас умереть за Родину – сделаем! Но добровольно в такое дерьмо соваться не хотим. Считали, что это верная «петля», и совсем не геройская. Как же: у штрафников будут самолеты, оружие, боекомплект. Чуть не «по шерсти» им, так сразу в спину начнут стрелять… Люди, как известно, горячие. А если к врагу кто?то перелетит, не дай бог, – с командира сразу башку долой, а позор такой, что и крови не хватит смывать. Отрицать сермяжную правду этих доводов никто не решился. Тогда я встаю и говорю: «Михал Михалыч, разрешите попробовать…» Он вздохнул с облегчением. Это же был приказ самого товарища Сталина – про штрафбат, разве можно было его не исполнить?
– Кого определяли в штрафники?
– Со всех фронтов набралось 64 летчика. Люди, признаюсь, не самые худшие – среди них было много нормальных пилотов. Но всех их осудил трибунал. Поэтому вину «малодостойные защитники» должны были искупать исключительным героизмом в боях.
– Так, чтобы жизни не щадить – ни чужой, ни своей?
– Именно. Воевать в штрафниках нужно было до первой крови. Получил ранение в героической схватке, молодец! Считай, искупил свои грехи – свободен. Звание возвращают и ордена… самое главное, дожить до такого счастья. Тут не было лейтенантов, капитанов, полковников – всех разжаловали, переодели в солдатские гимнастерки и присвоили звание «рядовой». Мне же вручили огромные полномочия и новый пистолет вместо ржавого. Теперь, как мне сказали, пистолет мог пригодиться. За любое неповиновение я получил право расстреливать своих подчиненных на месте.
