Большинство агентов, с которыми довелось сотрудничать, на-всегда останутся безымянными
Продолжение. Начало в № 11
Легендарный разведчик работал в США под оперативным псевдонимом Марк. Его связным в 1948–1952 гг. был сотрудник Службы внешней разведки Юрий Соколов.
– Юрий Сергеевич, где были тайники? Как их готовили? Что закладывали?
– Тайники устраивали в разных местах – в лесу, в парке, где деревьев побольше, только не в Нью-Йорке и не на открытой местности. С Марком у меня однажды случилась история своеобразная. Это было на краю Нью-Йорка, в парке, на горе. Я должен был за-ложить там шифрованные материалы – текст на тончайшей бумаге. В тайниковых операциях Марк проявлял невероятную изобретательность. Контейнеры изготовлял – прямо товарное производство: и болтики, и гайки, и чего только не вытачивал. Он их внутри просверливал и вкладывал материалы. И я попробовал отреагировать, чтобы показать: тоже умею. Решил изобрести нечто оригинальное. Тем более что как раз накануне операции подходит ко мне мой коллега с куриной косточкой. Она не маленькая и не броская, я ее поскоблил, по-чистил, просверлил, и действительно получилось внутри этакое хранилище толщиной в палец. Помочил в керосине, чтобы была гарантия: собака или кошка не утащат. И всунул туда тонюсенькие листочки, заделал аккуратненько отверстие пластилином, получилось нормально. Эту самую косточку я и бросил в тайник. Через день – тревога. Подхо-жу: Абель выставил сигнал, что контейнера не нашел.
– Какой сигнал?
– Наш, условный. У нас же все на сигналах. Опасность! Если кто засек, то им надо бы и меня накрыть. Хочу пойти прове-рить, может, где?то моя косточка рядом валяется и над нами с Абелем смеется. Но не могу, права не имею. Я обо всем – рези-денту. Он тоже предположил, что Абель контейнер просто не узнал. Запросили Центр.
– Неужели даже по такому незначительному поводу – и сразу в Москву?
– У нас все на нюансах, на тончайших деталях, повод как раз серьезнейший. Ответ получили немедлен-но. Другого сотрудника Центр вводить не стал, разрешил проверить тайник мне. И не доходя до него, нашел я эту свою злосчастную косточку: лежит себе в высокой траве около каменной гряды, в глаза никому не бросается. Проверил: контейнер никем не вскрывался.
– Почему вы в этом были настолько уверены?
– Мы обычно меточку оставляем. Но перенервничал я страшно. Ошибку допустил явную.
– Так чья ошибка? Разве не Абеля? Мог бы догадаться, что послание в косточке.
– Я не предупредил его о новой форме контейнера. Потом он мне рассказывал: «Я взял косточку, подержал в руках. На контейнер не похожа. И отбросил в кусты». Абель был человек исключительно тактичный, представляю, чего только не натерпелся, а мне, молодому, только и заметил: «Ну ты меня и перехитрил». Пунктуальности и огромной выдержки у него всегда хватало. Лишь раз видел его не таким.
– Когда же?
– Однажды мы встречались с Абелем в другом городе, не в Нью-Йорке. Я хорошо проверился, мы встретились, поговори-ли на общие темы, и я передал ему письма от жены и от дочки Эвелины. Марк замялся, хотел раскрыть и что?то засомневался. Я успокоил, все в порядке, обстановка вокруг нормальная. Он чи-тает, убрал его, и смотрю – лицо у Марка краснеет, задумался глубоко, на щеке капельки слез. Видно, чем?то расстроился. Больше никогда не видел, чтобы он давал волю нервам, ни до этого, ни после. И тут я проявил бестактность, осведомился, не случилось ли чего пе-чального. А он мне: «Что ты! Совсем наоборот. Но я очень ску-чаю. Расчувствовался. Мне снятся мои, Родина. Знаешь, я все время один, совсем один. Очень тоскую по дому». И тут Абель попросил меня уз-нать, нельзя ли устроить так, чтобы встретиться с женой. Я спросил, как ему это видится. Он подсказал, что его жену могут принять на работу, допустим, в наше представительство в ООН – «посмотрю на нее хоть издали». Я понимал, что дело это очень сложное, вряд ли кто способен устоять, увидеть жену и не подойти. И надо ли вообще предпринимать попытки для таких вот личных встреч. Я задумался: сначала он, бедняга, посмотрит на жену, потом мы устроим ему встречу с выездом на конспиративную квартиру, и где?нибудь нас тут мо-гут и прихватить – вдруг неприятности? Видимо, об этом же по-думал и Абель. И сказал тихо: «Как бы мне на нее посмотреть хотя бы издали… Остальное – несбыточно, приходят, лезут в голову иногда такие мысли. Не обижайся, желание вполне понятное». Подобные случаи, предложения, просьбы, я узнал много позже, бывали и у других нелегалов, надолго от Родины, от семей отлученных. Так что в принципе удивительного здесь ничего не было. А Марк попросил купить жене, арфистке, музыкальный инстру-мент.
Вот так…
– Такая была любовь?
– И любовь, и тоска – все вместе. Не уверен, но когда Юли-ан Семенов описывал в «Семнадцати мгновениях весны» встре-чу Штирлица с женой в маленьком ресторанчике, он, наверное, все же намекал и на то несостоявшееся свидание, о котором упоминал я. Может, слышал и об этом случае с Абелем.
– А где вы об этом писали? В какой?нибудь книге? В воспо-минаниях?
– В своих отчетах в Центр. Похоже, Семенов видел это в архивах, куда был допущен. Да, романов я не сочиняю, а стихи… Некото-рые посвятил Абелю, Моррису и Лоне Коэнам.
– Не прочтете?
– Мы как?то встретились на пустынном берегу океана. Обсудили всевозможные наши вопросы… Смотрю, Марк взобрался на скалу и словно окаменел. Молчал долго. Потом спустился, подошел, вдохнул: «Знаешь, а там, за оке-аном, мой дом». Мы оба долго молчали. Чувства глубокие, говорить сложно. Подобное испытывает каждый развед-чик – тоска по семье, по Родине. И со мной тоже случалось. Я к тому времени уже несколько лет работал в Нью-Йорке. Эти стихи я посвятил Абелю, той нашей встрече. Преподнес ему в 1963?м к нашему празднику, 20 декабря, когда он уже вернулся из тюрьмы.
Вот отрывочек:
Я стою на краю синевы океана
И любуюсь его необъятной красой…
Отпусти же меня,
Ты, Земля, окаянная,
Дай забыться, глаза напоить бирюзой.
Ощутить, как меняются блики и краски,
Шум и буханье волн и спокойствия миг,
И побыть одному хоть минутку без маски,
Неизбежной, не нашей, к которой привык…
…Я здесь нужен. Работе обучен, натаскан,
И об этом мечтал еще дома юнцом…
И я снова надел ненавистную маску,
Как хоккейный вратарь,
Защищая лицо.
Мне очень не хотелось бы, чтобы наши чувства показались вам наигранными. Любой разведчик постоянно рискует. Нелегал – вдвойне. Все это изматывает, иссушает. И у многих, как у Абеля, долгое одиночество.
– А как вообще складывается личная жизнь нелегала? Не возникает мысли обзавестись связями, может, и семьей? Мне как?то звонила читательница – россиянка, выехавшая в 1980?е в Германию. Уверяла, что у Абеля за время его странствий родилась дочь. Даже имя приводила: Патриция с какой?то немецкой фамилией типа Пюклинг.
– Чушь и выдумки. Трудно об этом говорить, но представьте себе, что мне как связнику приблизительно такой вопрос был задан – выяснить у самого Марка, нет ли у него кого?то рядом. И я, испытывая колоссальную неловкость, был вынужден спросить. Марк мое смущение заметил. Сказал: не смущайся, вопрос вполне понятный. Но я могу твердо ответить: верю, вскоре встречусь с семьей, и никаких других наклонностей или желаний у меня не было и нет. А потом, когда уже садились в машину, взявшись за ручку двери, вдруг обратился ко мне с вопросом: «А что, у нас в Центре начальство опять сменилось?».
Да, подтвердил я. «Но как догадались?». Марк улыбнулся: «Да когда они меняются, то ко мне обязательно с этим вопросом. Не красней, я уже привык».
– Еще одна деликатная тема. Вы считаете, что Абеля арестовали из?за предательства его связника Хейханена, тоже нелегала?
– Да. Марк ждал другого связника – Роберта. Тот дол-жен был приехать, и я, десятки раз проезжая по наземной ли-нии метро, чуть ли не сверлил глазами телефонную будку на од-ной из станций. Именно на ней связник должен был поставить сигнал: прибыл.
– Что это за символ?
– То ли треугольник, то ли черта, сейчас не помню. Или более сложный сигнал: встречаемся в такой?то день и час. Я ез-дил по этой линии месяц – бесполезно. А потом исчезла и сама будка – снесли. Мы нервничали, переживали. Неужели Роберт провалился? Через какое?то время из Центра сообщают, что связник погиб.
– Его убили?
– Погиб в море. В Балтике. Переправлялся через залив, и ко-рабль затонул. Словом, роковые обстоятельства.
– А вы знали этого человека?
– Я – нет. Абель знал и очень горевал.
– Если бы Роберт добрался до Штатов, быть может, не было бы и тех проклятых лет, которые Вильям Генрихович Фишер-Абель просидел в американской тюрьме?
– У него были большие возможности и самые разнообразные связи. У этого общительного человека сложился широкий круг знакомств.
– Какую все?таки информацию он получал? Только ли по атомной бомбе? И какова ее ценность?
– Я судить не берусь. У нас свой этикет. В чужие дела лезть не принято. Не собираюсь и не могу вдаваться в подробности. Основной круг агентов, с которыми довелось сотрудничать, на-всегда останется безымянным. Но считается, многие данные экономили нашей стране по два-три года работы в закрытых ла-бораториях и по 18–20 млн рублей в еще тогдашнем де-нежном исчислении.
– А потом, в Москве, вы встречались с Абелем, дружили?
– Да, у нас были хорошие отношения, он всегда был рад меня видеть. Но дружить, ходить друг к другу семьями… Такого не было. Он и по-старше все?таки. И, понимаете, спецуправление, где Абель ра-ботал, держалось несколько обособленно.
Беседовал Николай ДОЛГОПОЛОВ
Продолжение следует
