Существует глубоко распространённое общественное заблуждение. Когда мы говорим о великих людях, многим кажется, что, во-первых, они уже с самого раннего возраста были великими, а во-вторых, удачи сопутствовали им всю жизнь. Если бы! Вспомните Пушкина. Кто блистал в его эпоху? Шумный успех сопровождал опусы Бенедиктова и Кукольника, зато Александр Сергеевич неоднократно подвергался нападкам и, страдая от хронического безденежья, погрузился в долги. Весьма и весьма немалые. Солнцем русской поэзии его назвали после трагической гибели, а к широкому читателю пушкинские произведения пришли спустя ещё полвека.
Нелёгким был жизненный путь и всемирно известного русского академика Ивана Петровича Павлова. Вот что пишет о нём Леонид Репин.
Очень красивым был этот великий старик. Весь белый – и прямые гладкие волосы, открывающие крутой лоб мыслителя, и борода, всегда аккуратно расчёсанная на обе стороны, и усы, концы которых в молодости были опущены, а побелев, задорно, даже вызывающе встопорщились.
Есть прелестная фотография, на которой Иван Петрович снят в 1912 году вместе с женой в Кембридже.
Ровно сто лет назад!
Стоит он в весьма непринуждённой позе – руки в брюки, цилиндр лихо на брови надвинут, а бравые усы приподняты хитроватой улыбкой: знай, мол, наших…
Но он был красив и в молодости. Пышные, слегка вьющиеся русые волосы, и окладистая, модная в те времена борода тоже русой была, черты лица тонкие, словно бы у отпрыска старого дворянского рода, в котором из поколения в поколение заботились не только о приращении состояния, но и о том, чтобы ветви генеалогического древа оставались достойны друг друга.
Однако же в роду Павловых дворян не бывало. Петр Дмитриевич, отец его, и вовсе из простой крестьянской семьи, а священником стал благодаря личным достоинствам. Не случайно, конечно, он выбрал в жены Варвару Ивановну – девушку из духовной семьи, и не случайно Ивана, старшего сына – первого из десятерых детей, тоже направили по духовной стезе.
Духовное училище Павлов закончил, поступил в Рязанскую семинарию, но далее шестого класса не смог протянуть, бросил всякие мысли о духовной карьере и стал готовиться к экзаменам в Петербургский университет. На естественное отделение физико-математического факультета, о котором мечтал, поступил не сразу, а через юридический факультет, где экзамены для него, семинариста, были попроще. Специальным распоряжением ректора Ивана Павлова перевели на естественное отделение.
Был он беден, конечно, — не та семья, чтобы содержать старшего сына в студентах, и платить за учёбу не мог, о чём свидетельствует сохранившееся от тех лет прошение на имя ректора: «По недостатку материальных средств я не могу вносить положенной платы за право слушания лекций, почему и прошу Ваше превосходительство освободить меня от неё. Свидетельство о моей бедности приложено в числе других документов…»
Эти строки написал будущий лауреат Нобелевской премии, великий учёный, ещё при жизни познавший всемирную славу.
Учился он увлечённо, чему немало содействовали преподаватели факультета – такие, как Менделеев, Бекетов, Бутлеров, и физиологию читали тоже личности выдающиеся – Овсянников и Цион. Конечно, тот, кто хотел учиться, у них многому мог научиться. Научной работой, причём серьезной работой, Иван Павлов начал заниматься с четвертого курса, и среди прочих была одна – по физиологии нервов поджелудочной железы, за которую совет университета удостоил его золотой медали.
Многообещающее начало для бывшего семинариста. Эта золотая медаль послужила своеобразным прологом к другой – полученной за докторскую диссертацию, посвящённую центробежным сердечным нервам.
Потом его дорога ведёт, как и многих русских столпов, в Германию. В научную командировку Иван Петрович едет с молодой женой, работает два года в лабораториях известных физиологов и, помимо опыта лабораторных исследований, выносит убеждённость в том, что в науке невозможно добиться успеха, если не отдавать ей все свои силы и всю свою жизнь до конца. Безусловно, он и дома мог увидеть множество блестящих примеров беззаветно преданной жизни науке, и, наверное, был он к тому подготовлен, чтобы составить формулу своего отношения к жизни, к работе, но к такой мысли, во многом и его жизнь определившую, он приходит в чужой стороне. Быть может, потому, что было время оглянуться назад, осмотреться вокруг и подумать о будущем.
Далее, дома, всё у Павлова складывалось, как у многих предшественников: заботы о поиске места, утверждение в глазах старших коллег – мало ли, что работы заметные, яркие – надо доказывать, что не случайный выпал успех, а заслуженный, завоёванный в нелёгкой повседневной работе. С трудом удалось пристроиться в плохонькой лаборатории Боткина, очень тепло к нему относившегося – даже и без вакантного места работал, потом стал читать лекции по физиологии в Военно-медицинской академии и, продолжая заниматься исследованиями, вплотную приблизился к будущим своим замечательным открытиям в области физиологии пищеварения. Тогда удалось ему обнаружить нервы, регулирующие секреторную деятельность поджелудочной железы, а также поставить классический опыт с мнимым кормлением, без которого потом ни один учебник по физиологии уже не мог обойтись.
Жилось в то время нелегко. У него были ученики, которые беспрестанно обращались за помощью. Иван Петрович никому не отказывал и обязательно помогал, даже в ущерб себе. Случалось и так. Человек бесхитростный, честный, совершенно лишённый практичности, до защиты диссертации на степень доктора медицинских наук вынужден был содержать семью в стеснённых условиях. Нелегко жилось и потому ещё, что он, лишённый и умения дипломатично обходиться с авторитетами, отстаивал свои взгляды и неуступчиво спорил с теми, чьё мнение считалось незыблемым. Навредил этой своей прямотой немало себе и вызвал всякие лишние осложнения, которые, будь он другим – похитрее, миновали бы его стороной.
Вот, к примеру, дают павловскую работу по кровообращению, выдвинутую на соискание премии митрополита Макария, профессору Тарханову на отзыв – и тот разносит эту работу – своеобразную и интересную. Понятно, премия уходит к другому. Исход такой Иван Петрович предполагал: спорил он, и очень спорил с Тархановым.
Вскоре другой случай – с одним из учителей, профессором Овсянниковым, когда надо было утвердить Павлова в должности профессора физиологии Томского университета. Учитель, припомнив что-то, рекомендовал другого человека. Иван Петрович всегда переживал такие свои неудачи, обида на несправедливость подолгу в нём оставалась.
Но справедливость в конце концов торжествует. Павлова избирают профессором Томского университета, Варшавского, действительным членом Петербургской Академии наук, членом и других иностранных академий, а после присуждения Нобелевской премии – первому из русских учёных и первому из физиологов мира – он становится всемирно известным. Но до той поры пройдёт много времени. И много ещё открытий надлежит совершить.
Мировую известность ему принесли работы по физиологии пищеварения. До Павлова это была область крайне плохо изученная. Только в общих чертах физиологи предполагали, как проходит процесс пищеварения и каковы закономерности работы желез, принимающих в этом процессе непосредственное участие. Павлов первым понял, что метод, применявшийся прежде, себя исчерпал, а в ряде случаев и вовсе не годился. Вивисекция, испытанный метод физиологов – метод живосечения, операции на живом животном, ничего нового при работе с органами пищеварительной системы дать не могла. Павлов разрабатывал, формировал свой метод, который получил впоследствии название метода хронического эксперимента. И именно этому методу суждено было вывести физиологию из тупика, в котором она пребывала.
Тонкие, остроумные операции выдумал Павлов – с хирургической изоляцией отдельных частей пищеварительного тракта, и в результате получил возможность наблюдать работу органов, обычно скрытых от глаз исследователей, и главное – без каких-либо искажений в их естественной жизни, без нарушения кровоснабжения. В связи с нервной, сердечно-сосудистой и другими системами. Он создал первую в мире хирургическую лабораторию для работы с животными. Это была настоящая операционная, похожая на те, в которых творили хирурги, со всеми непременными в то время приёмами, включая наркоз животных, асептику и антисептику. Павлов работал виртуозно, и уже всего через несколько дней после операции собаки, как правило, практически ничем не отличались от здоровых собратьев.
Он придумал и ещё одну удивительную вещь: фистулы – как бы своеобразные смотровые оконца, встроенные в различные отделы пищеварительной системы. Помимо удобств в наблюдении секреторной деятельности пищеварительных желез, это позволило собирать в первозданном виде пищеварительные соки, исследовать их и, кроме того, использовать для лечения. Но самое важное здесь – метод, принципиально иной поход!
Новый метод избавил его от многих ошибок, неминуемо сопровождающих предшественников. Двадцать лет велись исследования. Самые разные, порой неожиданные условия создавал Павлов, и опыты, каждый из которых готовился загодя, тщательно, вели его к результатам, последовательно созидающим новое – павловское – классическое учение о физиологии пищеварительной системы.
Проза жизни? Внешне, может быть, да. Но за этой прозой – отгадка одной из самых сокровенных тайн жизни. Именно за эти кропотливейшие исследования Павлов и был удостоен Нобелевской премии.
Что же главное в том, что удалось сделать в этой работе? Он выявил и всесторонне изучил влияние, роль нервной системы в работе пищеварительных желез, в координации секреторной и моторной деятельности отдельных органов пищеварения и всей системы. Одним из самых крупных достижений в исследованиях по физиологии желудка было то, что впервые однозначно удалось установить существование нервной регуляции деятельности желудочных желез. Экспериментально Павлов доказал: железы эти обладают своеобразными нервами, воздействующими на выделение желудочного сока, важнейшая роль которого признавалась всегда. Но только теперь, после работы Павлова, прояснилось, что именно в одной части системы. Эпохальные, жизненно важные результаты удалось получить и в исследованиях других органов, к примеру – поджелудочной, главной из пищеварительных желез. И здесь он доказал существование секреторных, управляющих нервов, как бы специализирующихся на регуляции деятельности этой железы. Впервые он изучил и выявил голодные сокращения желудка и ещё многое из того, что составляет сегодня стройное учение. Да и не только сегодня – уже тогда его руками оно вылепливалось.
Проза жизни? Но великие открытия вовсе не обязательно являют собой сверкающие, поражающие воображение дворцы. Вот такое строгое, вечное в своей прочности здание, воздвигнутое Павловым, — лучший символ того, что он сделал. И, быть может, именно Дж. Келлог, известный американский исследователь, лучше, точнее других выразил отношение учёного мира к этой работе Ивана Петровича Павлова. В 1907 году Келлог писал: «Весь мир использует результаты Ваших удивительных открытий. Я надеюсь, что когда-нибудь Вы приедете в Америку. Весь учёный мир США будет восхищён возможностью выказать Вам своё уважение. Ни об одном физиологе мира не говорят так много в Америке, как о профессоре Павлове из Санкт-Петербурга».
Павлову 58 лет. Он полон сил. Он мечтает прожить до ста, чтобы принести как можно больше пользы. Он не оставляет науку. Он ещё испытает радость свершений.
Гигантский шаг делает он, переходя от изучения работы пищеварительной системы к исследованию деятельности большого мозга. Не следует, вероятно, считать, что это шаг вперёд. Это шаг совершенно в ином направлении. И он был предопределён гением Сеченова. Павлов много раз говорил о том, «Рефлексы головного мозга» послужили главным толчком, могучим зарядом, направившим его в иную, ещё более загадочную, освящённую в веках тайну – в святая святых – в деятельность головного мозга. Труд жизни Сеченова сыграл и в жизни Павлова великую роль.
У Павлова был великолепный инструмент для внедрения в избранную область исследований, им самим созданный: условный рефлекс. Он не сомневался в том, что это особый рефлекс, решительным образом отличавшийся от рефлексов, известных до того физиологам. Он зависим от условий жизни, да и от условий эксперимента тоже зависит. Это не что иное, как ответная реакция организма на раздражение нервной системы. А раз так, то, вооружившись рефлексом, можно попытаться проникнуть и в высший отдел нервной системы.
Это требовало решимости. То, что делал Павлов, по тем временам было научным подвигом. Тогда казалось вызывающей смелостью, вызовом, теперь же сделалось ясно: отрешившись от традиционных подходов и в одиночку творя собственный путь. Павлов совершил действительно подвиг. Он создал материалистическое учение о высшей нервной деятельности.
Да, с помощью разработанного им метода условных рефлексов он пришел к бесспорному факту: в основе психической деятельности, считавшейся прежде исконной вотчиной психологов, лежат материальные физиологические процессы, вершащиеся в коре головного мозга. Но ведь и это – только краткое резюме…Его исследования высшей нервной деятельности привели к созвездию блестящих открытий, оказавших перестраивающее влияние на физиологию, медицину, психологию, педагогику…
Да, он открыл высший, качественно новый вид рефлекса – условный, и установил, что вырабатывается он корой больших полушарий мозга. Но и за этим сколько всего стоит…
Герберт Уэллс, бывавший в лаборатории Ивана Петровича и подолгу с ним беседовавший, — провидец Уэллс говорил: «Павлов – это звезда, которая освещает мир, проливает свет на ещё не изведанные пути». Коллеги Ивана Петровича, выдающиеся ученые, называли его романтической, почти легендарной личностью, «путеводителем для всех людей, во всех странах, во все времена».
А он, познавший жизнь так глубоко, как никто до него познать не сумел, стоит вот на той фотографии, сделанной в Кембридже ровно сто лет назад, и чему-то своему из-под усов улыбается…
Ровно сто лет назад.
Светлана Макарова