Румынизация Советской Молдавии изначально была утопией
2 сентября Приднестровская Молдавская Республика (ПМР) отмечает двадцатую годовщину со дня провозглашения своей независимости. Все эти годы она существует без международного признания. Но несмотря на вооруженный конфликт с Молдовой, непростые отношения с соседней Украиной и с командованием российской 14?й армии, а также неприязнь Запада, ПМР живее многих, имеющих флажок на лужайке перед зданием ООН в Нью-Йорке.
Молдавско-приднестровский конфликт, в результате которого и возникла ПМР, существенно отличается от других постсоветских этнополитических противоборств. Поэтому его трудно (или почти невозможно) втиснуть в прокрустово ложе дискуссий о распаде СССР и его последствиях, не рискуя впасть в упрощенчество.
Во-первых, в отличие от других непризнанных государств, возникших в результате разрушения Советского Союза, ПМР на момент начала конфликта с Молдавией не имела властной инфраструктуры в виде автономной республики или области. Территория ПМР не была определена Конституцией СССР 1977?го и Основным законом Молдавской ССР 1978 года, она создавалась уже в ходе конфликта 1989–1990 гг.
Во-вторых, этническая композиция конфликта на Днестре более сложна, чем в Абхазии, Южной Осетии или в Нагорном Карабахе. С одной стороны, даже в названии ПМР присутствует слово «молдавская», а молдавский язык (на кириллической основе) является одним из трех государственных языков (наряду с украинским и русским). В политической элите непризнанной ПМР этнические молдаване всегда были широко представлены (Григорий Маракуца в 1990–2005 гг. был председателем Верховного совета республики, Александр Караман – вице-президентом в 1996–2001 гг.). Кстати, в Тирасполе всячески подчеркивают тот факт, что в ходе вооруженного конфликта с Молдовой в 1992?м ПМР защищали этнические молдаване, среди которых были жертвы. С другой стороны, на правом берегу Днестра в Республике Молдова количество русского населения по абсолютным показателям (200,3 тыс. человек) без учета процентного соотношения различных этнических групп превышает число русских в Приднестровье (168,3 тыс.). Таким образом, этнический компонент конфликта не является здесь ведущим. Намного более важна борьба за политическую самоидентификацию.
В-третьих, вооруженная фаза конфликта на Днестре по сравнению с Абхазией или Нагорным Карабахом была менее интенсивной. Она не сопровождалась этническими чистками и перемещением масс беженцев.
В-четвертых, в ходе урегулирования молдавско-приднестровского конфликта только на Днестре противоборствующие стороны в течение многих лет (1994–2003 гг.) обсуждали не предпосылки невозможности совместного проживания, а условия возможной реинтеграции.
Вместе с тем именно ситуация вокруг Приднестровья четко показала, что распад СССР строго по границам во многом искусственно созданных национально-государственных республик вряд ли возможен. Потому что одно дело называться Молдавией в составе единого союзного государства, а совсем другое – строить реальную независимость, базируясь исключительно на интересах одной группы населения. К сожалению, начиная с 1991 года любое движение, выступавшее за развал СССР, по умолчанию заносится в число демократических. Поскольку против единого Союза в 1989–1991 годах выступала Молдова, а Приднестровье поддерживало союзные власти, демократическим был заведомо признан Кишинев, а не Тирасполь. Отсюда и выбор формата урегулирования, главная роль в котором отдается Кишиневу, а Тирасполь вынужден мириться с ролью второго плана, соглашаясь с тем, что ему укажут мудрые советники.
Отсюда и сложившиеся вокруг Приднестровья мифы, которые с трудом поддаются корректировке даже сегодня, через 20 лет после объявления ПМР независимости. Миф первый – представление о Приднестровье как о «заповеднике коммунизма». Между тем сегодня ни в администрации президента, ни в парламенте ПМР коммунистов нет, две местные коммунистические партии действуют в оппозиции. Для сравнения: в «демократической» Молдове до недавнего времени правящее большинство в парламенте составляли коммунисты, а лидер компартии Владимир Воронин был дважды избран президентом этой «стремительно европеизирующейся страны». И сегодня 48 мест у компартии в парламенте – это определенный ресурс для сохранения сферы внутриполитического влияния. Добавим, что предшественником Воронина был Петр Лучинский, занимавший в советское время пост первого секретаря ЦК КП Молдовы.
Для понимания «коммунистического» и «советского» характера приднестровского движения необходимо знать ряд изначальных обстоятельств, которые способствовали образованию ПМР. Приднестровское движение возникло в 1989 году как реакция на решение республиканских властей Молдовы перевести на латиницу молдавский язык, объявив его румынским, отказаться от использования русского языка в качестве государственного на территории тогдашней МССР, а также на смену госсимволики. И «советского» в нем не больше, чем в любой другой точке бывшего СССР. Румынизация всей советской Молдавии изначально была утопией. Распад СССР зафиксировал, что формирующиеся независимые национальные элиты, отказываясь от советского прошлого, не прочь воспользоваться таким наследием СССР, как искусственно сконструированные Москвой границы и территории. В этом смысле весь советизм приднестровского движения состоял в том, чтобы с помощью союзных властей не оказаться в положении нетитульного и некоренного населения. Созданные в качестве оппозиционных структур стачечные комитеты на левом берегу Днестра, затем Объединенный совет трудовых коллективов, а потом и органы власти непризнанной республики преодолевали сопротивление партийных комитетов, не признававших низовой несанкционированной активности трудящихся.
Спору нет, бессменный руководитель Приднестровья Игорь Смирнов – не либерал. В своей экономической деятельности он руководствуется установками на определяющую роль государства в выработке хозяйственных стратегий. Он не слишком верит в позитивный политический потенциал партий. Однако за 20 лет независимости на левом берегу Днестра появляются и новые лидеры, имеющие более широкие взгляды на перспективы демократии и рыночной экономики, свободного развития СМИ. При этом они, критикуя свою власть, не готовы отказаться от независимости и не горят желанием стать частью Молдовы.
Другой не менее опасный для понимания ситуации в ПМР миф – взгляд на Приднестровье как на вассала России. Все уже основательно подзабыли украинофильство Смирнова весной–летом 1991 года. Тогда многие на левом берегу Днестра рассчитывали на размежевание с Кишиневом с помощью Киева. Однако Украина не захотела этого, вероятно, испугавшись прецедента в связи с крымской и донбасской проблемой, и сделала российский вектор для Тирасполя безальтернативным. Тем не менее достаточно вспомнить конфликты руководства ПМР с командующими 14?й российской армией России Юрием Неткачевым, Александром Лебедем, Валерием Евневичем, резкие высказывания приднестровских лидеров в адрес российских политиков, чтобы понять: Смирнов – это не губернатор, поставленный свыше Кремлем. Все как минимум гораздо сложнее.
О приднестровских мифах можно написать целую книгу. Однако главная проблема состоит не только и не столько в разоблачении политического догматизма. Конфликты на территории бывшего СССР необходимо разрешать по?новому, отказываясь от морально и физически устаревшего подхода, когда власти, выступающие с прозападной риторикой, получают поддержку «по умолчанию». В самом деле, сколько можно воспринимать любую инициативу России как имперскую реинтеграцию, а любые проявления пророссийских симпатий как возрождение коммунизма и тоталитаризма? В процессе урегулирования конфликтов надо руководствоваться компромиссами, а не играть за одну команду, заранее отдавая приоритет «самому демократичному». Если в составе Молдавской ССР были разные взгляды на определение своей будущности, то их надо учитывать по максимуму, не превращая людей одного берега Днестра в первосортных «европейцев», а жителей другого – во второсортных «азиатов-коммунистов».
