Поставил мельницу как памятник безвинно репрессированным
Что за виденье?! В чистом поле – невесть откуда новая ветряная мельница с шестью неподвижными в этот час лопастями. «Сейчас они без парусов. Отдыхает меленка, набирается сил перед жаркой работой, пока хозяин ее в поте лица убирает на другом поле рапс. А как затихнет страда – начнет крылатая ловить ветер, крутить-вертеть жернова», – поясняет житель села Большое Анненково Андрей Мельников.
На косогоре за чудо-мельницей видны дома. В одном из них и живет прародитель ветряной – Сергей Конев. Андрей, бывший главный инженер бывшего здешнего колхоза, нахваливает односельчанина-механизатора: «Великий труженик! Как и все в их роду. Поставил вот такое чудо. А как да почему – сам расскажет, если еще не в поле».
Водяные и ветряные мельницы – мукомольные крупорушки издавна кормили Русь. Пока не замерли к середине прошлого века под напором более мощных и потому удачливых конкуренток – электрических.
Едва подъехали к дому Коневых, из него вышел крепко сбитый черноволосый улыбающийся человек. Ему за пятьдесят. Вырастил троих детей.
«Зачем поставил ветряную? – переспрашивает, и улыбка вмиг гаснет. – Это очень горестная история! Вы пока идите к ней, крылатой, а я тем часом рубаху сменю, раз надо будет фотографироваться».
«Тяжко ему ворошить прошлое рода, оно для него быльем не поросло… Вот и взял паузу перед разговором, чтоб воздуху побольше набрать в легкие», – поясняет Мельников.
Сергей Александрович пришел скоро. В новой рубахе с длинными рукавами. Сразу начал рассказывать о детище.
«Эти шесть лопастей, как облачу их в брезент, образуют парус в 18 метров. Ловят ветер любого направления – мельничка ходит по кругу. За один оборот крыльев верхний камень шесть раз прокрутится, превращая зерно в муку грубого или мягкого помола. Это уж как настрою красавицу».
В тот день жернова выдавали грубый помол – на корм скоту.
«Ветряная мельница стояла в начале прошлого века близко от дома деда моего Тимофея Дмитриевича Туйнова. Был он, село помнит, крепкий хозяйственник. На зависть тем односельчанам, у которых от лени и щеки?то обвисли. У него всегда благополучно и коровы телились, и овцы котились, и гуси выводились. Лихой гармонист – душа любого веселья. Радовал людей мучицей самого мягкого помола – вальцовкой. Только из нее женщины могли напечь тонких блинцов на Масленицу, на помин души ушедшего в мир иной».
В 1930?м в Большом Анненкове создали колхоз. Тимофей вступить в него с ходу-лету не захотел. Решил приглядеться, что выйдет. Да и меленку-любимицу и надежную кормилицу не хотел сдавать в общий котел. В общем, остался единоличником, кормился своим горбом. Первые две волны раскулачивания Тимофея обошли стороной. А последняя, 39?го года, накрыла работящего мужика, и оказался он в Казахстане. Ветряная отошла к колхозу. Много лет потом добрила колхозников мучицей. «Кулак» в каждом письме из ссылки просил сообщить, как там меленка, не опустила ли без его догляда крылья, жива ли, кормит ли, как и прежде, народ? «Жива, жива! Ждет тебя», – писали родные.
«Дядьки, тетки рассказывали мне, что в каждом письме из неволи была строка: «Снится мне меленка. Тревожусь за нее». И в последней весточке писал о ней, давал наказ братьям, чтоб впору ковали камни, а то сгубить их можно».
И – как в воду канул лихой гармонист и мельник…
В войну и после нее Туйнова мельница (так называли односельчане) кормила не только Большое Анненково, а и многие окрестные деревни. Умерла от тяжести прожитых годов. Буря налетела – поломала крылья. Потом стены обрушились. А там и бугор, где дольше века махала крыльями народная кормилица, порос травой…
В 60?е дети «кулака» начали выяснять его судьбу. Получили официальное известие: реабилитирован (посмертно), а где нашел последний приют – о том, сообщили жене Тимофея, неизвестно. Старушки, в молодости плясавшие под гармонь Туйнова, вспомнили, что больше всего любил он песню умирающего на чужбине: «И никто не узнает, и никто не придет. Только раннею весною соловей пропоет».
Внук Тимофея Сергей, родившийся в 1957?м, слышал, как ему кажется, о крылатой мельнице еще в колыбели. «Память о деде, его ветряной мельнице у меня в генах». И как подрос, захотелось, чтобы вновь встала на отчей земле крылатая радость Тимофея Дмитриевича. Это и есть торжество справедливости, а не посмертная реабилитация невинного человека. Родичи поддержали Сергея, рассудив: раз уж неизвестно, где могилка «кулака», пусть крылатая будет тем местом, куда можно прийти, поклониться.
Механизатору-умельцу с изобретательской жилкой не стоило особого труда рассчитать параметры, нарисовать мельницу на ватмане. И начал собирать по полевым станам бывшего колхоза детали комбайнов, сеялок, тракторов. А поставить, оснастить мельницу помогли братья и сыновья.
– Пять лет урывками между делами мастерил ветряную. Верхний камень – заводского изготовления, а нижний вырезан из крепкой скальной породы – попалась прямо вот на этом месте, как по заказу. Видно, и раньше тут мельница стояла.
– Может, как раз дедовская?
– Нет, его родной корень на той стороне крутояра. Мать попала на эту, выйдя замуж.
Запуск парусов состоялся 12 марта – в день рождения Сергея. К воскресшей из небытия дедовской ветряной подошли, поклонились долу, не тая слез, двенадцать потомков Тимофея Дмитриевича. Постояли, помолчали…
Сергей Александрович зовет нас в святая святых – внутрь. Еще на пороге чувствуется густой хлебный дух. Хозяин берется за штурвал – приспособил для этого руль от списанного колхозного «ЗИЛа». Крутит его, едем по кругу – поясняет: «Ловлю ветер». Поймал – ожили жернова, из ковша белесой струйкой потекла по желобу в деревянный ларь пшеничная мука.
«Здесь все надежно и механизировано, – говорит Сергей. – Зерно наверх подает транспортер. Там, в вышине, где ласточкино гнездо – кран. С его помощью поднимаю камни, когда приходит время ковать их. Как только 12 марта замахала крыльями меленка – душа успокоение нашла: вот оно, поклонное место, памятник моему деду!».
Свежего ветра в твои тугие паруса, Туйнова мельница! Мягкого помола!
