В Сибири – 10 тонн в убыток, в США – 700?кг с прибылью
«Статистика знает все», утверждали Ильф и Петров, и с их легкой руки фраза стала нарицательной. В свою очередь Марк Твен предостерегал: «Есть ложь, наглая ложь и статистика». Между этими двумя максимами на самом деле нет противоречия. Статистика знает только то «все», что учтено и зарегистрировано. Если предприятие, производящее табуретки, сколотит их не 100, а 110 и десять «левых», не попавших в отчетность, реализует с черного хода без уплаты налога, статистика эти табуретки «проморгает».
«Нефтянка» – не производство табуреток. Нефтегазовый комплекс обеспечивает треть поступлений в госбюджет. От его эффективной работы во многом зависят укрепление энергетической безопасности, решение важнейших социальных проблем. Поздравляя недавно работников отрасли с профессиональным праздником, премьер Владимир Путин сориентировал их на массовое внедрение энергоэффективных и ресурсосберегающих технологий. Вот об этом и поговорим.
Напомним азы: есть нефть сырая, поступающая из скважин, и товарная, отгружаемая потребителю. Для превращения в товарную сырая нефть проходит полный цикл подготовки в соответствии с требованиями госстандарта: очищается от воды и попутного газа, а также солей, мехпримесей и поступает в парк товарных резервуаров для последующей передачи в системе Транснефти.
Покупатель, разумеется, платить за воду не станет, поэтому вопрос с контролем влагосодержания и качества товарной нефти и учетом ее количества решен и практически закрыт, причем давно. А вот сколько реально ее качают из?под земли, статистика достоверно не знает до сих пор. Если за год в стране возникает до 200 несертифицированных НПЗ, они должны откуда?то получать нефть (которой официально как бы нет).
Другая сторона проблемы – эксплуатация месторождений. Существует универсальный показатель – коэффициент извлечения нефти (КИН), то есть отношение извлекаемой нефти к ее геологическим запасам на разрабатываемых месторождениях. В мире этот КИН составляет от 0,4 до 0,5, как, например, в Саудовской Аравии. В США с 1990 года он вырос с 0,35 до 0,41 и продолжает расти, в России, наоборот, снизился с 0,39 до 0,30 (в Западной Сибири и вовсе 0,20–0,25) и продолжает падать.
Почему? Да очень просто: налоговая и таможенная политика в нашей стране выстроены так, что рентабельны только высокодебитные скважины. В США скважина, качающая в сутки 0,7 тонны нефти, рентабельна, в Сибири скважина с ежедневным дебитом 10 тонн убыточна. В США налог направлен на поддержку производства, у нас – на «снятие сливок» – извлечение максимальной прибыли «здесь и сейчас». 85?% добываемой в России нефти получают с менее чем половины существующих скважин. Происходит выборочная отработка пластов, после чего месторождение можно и забросить, обворовывая, таким образом, и нынешнее, и будущие поколения.
С 1994 года принято четыре энергетические стратегии России. Определенные в них основные параметры нефтекомплекса так и не достигнуты. С опережением прогнозов росли лишь добыча нефти и прокладка магистральных трубопроводов для ее вывоза за рубеж. Действенной стратегии развития отрасли до сих пор нет. Как нет и закона о нефти.
Но проблемой, сколько и чего все?таки качают компании из принадлежащих государству недр, правительство с некоторых пор озаботилось. По товарной нефти такой контроль уже введен и успешно действует, причем осуществляют его отечественные установки, использующие отечественные же технологии, разработанные на группе предприятий наукограда Фрязино. Там же производят уникальные сверхвысокочастотные влагомеры нефти, превосходящие по точности (до 0,05?%) на несколько порядков любые зарубежные аналоги. В них заложены наши же ноу-хау, которые за пару десятков лет, сколько ни пытались, воспроизвести в мире никто не сумел.
Сейчас содержание воды в добытой нефти определяют, как правило, в лабораториях. То есть отбирают пробу, везут на исследование, производят анализ. Нефть между тем продолжает и продолжает идти. И лабораторный анализ, каким бы скрупулезным он ни был, при максимальной точности покажет состав нефтеводяной эмульсии по состоянию на момент забора пробы. Что после этого поступало в трубу, остается лишь гадать. Поточный российский влагомер между тем измеряет содержание воды в автоматическом режиме с немедленным выводом показаний на индикатор, а кроме того, способен давать усредненные значения влагосодержания за тысячу суток и во всей перекачанной партии нефти. Групповая замерная установка одновременно может контролировать 8–10 скважин. Выдавай их показания на спутник, и федеральный центр будет знать реальное количество добываемой в стране нефти не по статистическим сводкам, а в режиме онлайн.
Понятно, что ни один научно-производственный центр расходометрии не может существовать без исследовательской, испытательной, проверочной и калибровочной базы – расходомерных стендов. Такими стендами сегодня располагает Тюмень. Работающие там предприятия – ИПФ «Сибнефтеавтоматика» и другие проектируют и поставляют проверочные испытательные комплексы в другие регионы и ближнее зарубежье.
Получается, две составляющие предлагаемого федерального центра – по влаго- и расходометрии – по факту уже есть, их нужно только институционализировать и соединить в одну цепочку под государственным крылом. При этом не нужно тратиться на изобретение велосипеда – он уже изобретен и готов сразу возвращать государству упускаемую сегодня прибыль.
Казалось бы, за чем же дело стало? Тут?то и вылезает та самая «загогулина»: если сейчас только по влагометрии из?под учета выводятся до 5?% нефтедобычи в стране, значит, это кому?то нужно. Зачем добывающим компаниям тратиться на установку такого дотошного «ревизора», если можно поставить в десятки раз менее точный, но тоже узаконенный и разрешенный к использованию? Тем более государство, облагая налогом не сырую нефть, а товарную, само благословляет «усушку и утруску».
В США, Канаде, на британских и норвежских буровых в Северном море, даже в Нигерии на каждой скважине учитывается все, что добывается из недр. И каждый недропользователь эти данные публикует. У нас же фетишизирована пресловутая «коммерческая тайна», зачастую покрывающая и усушку с утруской, и хищническое отношение к тому, что принадлежит всем, а значит, никому.
Действующие в стране нормативно-правовые акты не соответствуют современным правовым, экономическим и технологическим условиям и давно требуют пересмотра. Развал созданной в советские времена научной базы нефтедобывающей промышленности привел к тому, что научные организации, курирующие разработку месторождений, оказались переданы добывающим компаниям и частным лицам. Информация о недрах, собиравшаяся десятилетиями и являющаяся национальным достоянием, частично вообще оказалась утраченной. Рассчитывать же, что научные подразделения компаний сделают детальную оценку состояния отрасли и выдадут долгосрочный и обоснованный прогноз ее развития, наивно и бессмысленно, поскольку цели нефтедобытчиков и государства не всегда совпадают. В результате госорганы не владеют текущей ситуацией по месторождениям, и реальные показатели нефтедобычи раз за разом удручающе расходятся с тем, что прописано в энергетических стратегиях. Между тем введение действенного государственного нефтеконтроля положило бы конец выборочной отработке лучших запасов и предотвратило бы потери, обеспечило наиболее полное извлечение сырья из недр, заставило компании выполнять условия договоров о недропользовании, технологических стандартов и правил, не говоря уже о пресечении коррупции, мошенничества и прямого воровства.
Чтобы система государственного мониторинга нефтедобычи заработала, необходимы четыре составляющие: законодательная база; максимально точный раздельный учет нефти, газа и воды по каждой отдельной скважине, группе скважин и месторождениям через создание федеральных метрологических Центров расходометрии и влагометрии; система сбора и передачи данных; программное обеспечение. А главное – государственная воля, выраженная не в лозунгах, а законодательных инициативах и административных действиях.
